Интервью с Джо Райтом

EMPIRE встретился с режиссером Джо Райтом, чтобы спросить его, зачем он замахнулся на русскую классику и почему в его фильме нет медведей

Уж не знаю, нужна ли, но я очень хотел ее сделать. Учитывая, что «Анну Каренину» вовсю экранизировали и до меня, это было непростой задачей. Самое сложное во всем этом – рассказать новым языком старую историю. Но если рассмотреть искусство рассказывания историй в ретроспективе, можно заметить, что очень многие сюжеты раз за разом получают новую жизнь. Возьмите, к примеру, «Пигмалиона» – эту историю нам рассказали уже не единожды, от древних греков до режиссера фильма «Красотка».

И все же «Анна Каренина» – такой неподъемный проект, такая ожидаемая экранизация. Не страшно было? Не терзались мыслью «а вдруг я не справлюсь»?
Я просыпался в ужасе каждое утро, места себе не находил. Но, если подумать, страх отлично мотивирует, надо только научиться им управлять. Я мог совладать со своим страхом только путем применения дыхательных упражнений. Йога – вот секрет успеха, без нее я бы, наверное, сдался на второй день со словами: «Да ну ее к чертям, вашу »Анну Каренину«, зачем мне эта нервотрепка». Но если серьезно, я получил колоссальное удовольствие от работы над проектом. Надеюсь, вся съемочная группа тоже не особо страдала.

Ну, актерам, судя по всему, было очень трудно. Они вас, наверное, ненавидят?
Надеюсь, что все-таки боготворят. Актерам нравится, когда им создают трудности и бросают вызов. И так уж получилось, что в моем фильме очень многое от них зависело – мы хотели все остальное отодвинуть на второй план и сконцентрироваться на актерских работах. Да, было много дублей. Да, я хотел добиться очень точной игры. Но если бы актеры фальшивили в таком фильме, как «Анна Каренина», это сразу бросалось бы в глаза. По-моему, они отлично справились.

Насколько вся эта кричащая театральщина обусловлена ограниченным бюджетом? Или это все же художественный прием, на который вы бы отважились в любом случае, сколько денег вам ни дай?
Я давно хотел снять такой фильм – это было моей маленькой тайной и в чем-то даже постыдной мечтой. Знаете, при производстве картины мы невероятное количество денег тратим на отели, путешествия по локациям и прочие радости жизни, которые мы даже на экране не видим. Так что, когда мы подбили смету, я решил, что пришла пора снять фильм, о котором я всю жизнь мечтал – в театральных декорациях, с водевильным привкусом. В последние лет десять я сильно утомился от того, что в кино все стремятся к махровому натурализму. Я часто прихожу к выводу, что не только посредством реализма можно выразить правду. И в данном случае я попытался поэкспериментировать с тем, что называется «интерьерными пейзажами». Том Стоппард написал прекрасный реалистичный сценарий, и я не собирался в нем менять ни единого слова. То есть сценарий остался тот же, просто изменился подход к художественному оформлению фильма.

В своем изображении России вы все-таки прибегли к известным стереотипам: наша страна у вас, как обычно, предстает территорией вечной мерзлоты, где все пьют водку. Разве что медведи по улицам не ходят. Почему было не отказаться от этой лубочности, ведь вы так бережно относитесь к русской культуре?
В фильме не так уж часто пьют водку. И, исходя из своего личного опыта, я бы не стал утверждать, что Россия населена исключительно непьющими людьми. К тому же, когда мы снимали некоторые натурные сцены в России, был суровый февраль, 30 градусов мороза, и у меня из носа буквально свисали сосульки. Так что, как ни крути, у вас бывают очень холодные зимы. Я использовал народную музыку в фильме, потому что, как мне показалось, она очень хорошо подходила истории и создавала нужную атмосферу. Я прекрасно осознавал, что я снимаю кино в узких рамках театральных декораций, и в это пространство мне нужно было уместить массивную страну, простирающуюся от Финляндии до Японии, в которой европейское соседствует с азиатским, а деревенское – с аристократическим. Это было нелегко и, наверное, даже невозможно, но я очень старался, и прошу прощения, если эта непреднамеренная лубочность вас оскорбила.

Извинения приняты. Скажите, а как вы каждый раз умудряетесь найти подход к Кире Найтли, ведь она лучше всего раскрывается именно в ваших фильмах? Кажется, теперь у нас есть право называть ее вашей музой.
Ну, муза – это вряд ли, ведь муза призвана вдохновлять на свершения, а эту функцию в моей жизни выполняет только моя жена (Анушка Шанкар, известная ситаристка, дочь Рави Шанкара – EMPIRE). Но с Кирой действительно приятно и легко работать. Мы с ней часто мыслим в одном направлении, у нас мозги устроены одинаково. Возможно, потому, что мы оба – дислексики, а дислексикам всегда приходится искать свой альтернативный способ познания мира. В работе мы понимаем друг друга даже не с полуслова, а с полувзгляда, и мне не приходится часами объяснять ей, чего я хочу добиться от нее в той или иной сцене. Это очень облегчает жизнь.

Многие современные режиссеры считают, что их усилия не должны быть видны на экране. Вы, похоже, к ним не относитесь? У вас ведь в каждом кадре виден ваш неуемный талант.
(смеется) Я так и не понял, это был комплимент или оскорбление. На самом деле, я всего лишь пользуюсь всем инструментарием, который мне доступен. Если режиссер не хочет, чтобы его почерк и его позиция была видна на экране, значит, он создает что-то, во что сам не верит. Все мои любимые режиссеры совсем не такие. Думаю, если вы смотрите фильмы Дэвида Линча, Феллини, Тарковского или Эйзенштейна, вы сразу видите в них большого автора и… как вы сказали, неуемный талант в каждом кадре? (смеется) Кино – это пластичный и живой способ художественного самовыражения, и я стараюсь использовать по максимуму все его возможности.

Текст: Заира Озова