Горан Паскалевич: Мелких людей не бывает

Авторитетнейший американский рецензент Леонард Молтин, к примеру, оценил "Сумерки" достаточно высоко, а прокатное фиаско фильма объяснил нежеланием заокеанского зрителя погружаться в малопонятные реалии чужой культуры.
Нелюбовь Паскалевича к "Сумеркам" объясняется просто – для европейского режиссера, привыкшего к вольной импровизации, голливудская система производства с ее тотальным продюсерским контролем отравляет живую радость творчества. "Я работал с первейшими голливудскими профессионалами – со знаменитым оператором, композитором, номинировавшимся на "Оскар", – рассказывал Горан Паскалевич в интервью автору ТТ, – Каждый из них честно выполнял свое дело: композитор хотел написать красивую музыку, оператор – снять кадр поээфектней. Но никого по большому счету не интересовал мой фильм в целом, не было привычного чувства единой команды. А кроме того, я задыхался в жестких тисках продюсерского контроля, ведь утверждалась каждая реплика, каждая раскадровка. И ничего нельзя было изменить, даже если я понимал, как можно сделать лучше. Самые удачные сцены в картине были сняты тайком от продюсеров, которые интересовало лишь то, чтоб мы не выбились из бюджета".
Но голливудский опыт, все же пошел на пользу сербскому постановщику. В середине 90-х Паскалевич снял трагикомическую историю об ускользающей американской мечте, и назвал ее недвусмысленно – "Чужая Америка". Два приятеля – черногорец и испанец – каждый на свой лад (с переменным успехом) пытается приспособиться к заокеанским реалиям и, вместе с тем, сохранить чувство национальной идентичности. "Но по большому счету, это кино – не про Америку, – признается режиссер, – Место действия в данном случае чужеродно и для героев и для меня, фильм – о взаимном человеческом отторжении".
Мультикультурность, однако, вовсе не чужда Паскалевичу. Он женат на француженке и в последние годы живет то в Париже, то в Белграде. Режиссерскому ремеслу он обучался в Праге. От чешского кино Паскалевич унаследовал ощущение "легкости бытия", умение сочетать чувствительность и смех. Балканское кино, напротив, тяготело к гиньолю. В югославском фильме большую часть экранного времени герои могли резвиться, куражиться, балагурить, но нежданно, нелепо и страшно сгинуть в конце (будто в "садистском стишке" или абсурдистском лимерике). Паскалевич в течение многих лет придерживался другого, более гуманного подхода к героям и финалам, но в самый разгар недавнего балканского кризиса он обратился к своей "черной" национальной традиции. Так появился самый знаменитый фильм режиссера "Бочка пороха". "Для меня эта картина – нечто вроде политического и личного завещания", – признавался Паскалевич в интервью, – В последнее время мы разочаровались во многих личностях и во многих идеях. Мы верили нашим "демократам", но они оказались такими же продажными и беспринципными, как и те, кто держит власть. А она нынче – в руках у гангстеров и бюрократов". В "Бочке пороха" режиссер дал психологический срез современного сербского общества. Корень югославских бед он увидел не в злокозненных деяниях иноземцев, а в ожесточенности душ самих обитателей балканских земель.
"Я всю жизнь снимал кино про жизни простых людей, тех, кто лишен реальной власти, как вы и я. Для американцев главное – сюжет, а для меня – личности". И не вина режиссера, если герой его лент – "маленький человек" – порой теряет совесть и разум.