Оливер Твист

Как-то раз в 1967-м году Оливер Стоун, в свои 21 успевший уже дважды вылететь из Йельского университета, стоял на берегу нью-йоркской Ист-Ривер и рвал историю своей жизни, швырял ее в грязную воду листок за листком. Рукопись под названием «Сон ребенка» представляла собой поток сознания объемом в 1400 страниц и была результатом двухлетней лихорадочной работы. Как Стоун впоследствии рассказывал своему биографу Джеймсу Риордиану, в тот момент ему казалось, что «со времен Рембо не было написано ничего лучше».

К сожалению, нью-йоркские издательства не разделяли это мнение. Подавленный и обозленный своим провалом на литературном поприще, он, повинуясь внезапному порыву, вошел в двери армейского вербовочного пункта. Что ж, если писателя из него не получилось, то пошло оно все в жопу, он станет солдатом. Так Оливер Стоун попал во Вьетнам. C тех пор немало страниц уплыло вниз по реке. Война в Юго-Восточной Азии выплюнула Стоуна, как и множество других ветеранов, измочаленным и ожесточенным – и с еще меньшим, чем до вербовки, представлением о том, что ему делать дальше.

Буквально через несколько дней после возвращения домой Стоун уже сидел в мексиканской тюрьме за попытку переправить через границу пару унций дури, привезенной из Вьетнама. Затем последовало медленное восстановление личности. Благодаря льготам для демобилизованных он поступил в Университет Нью-Йорка и киношколу, где его наставником стал юный кинематографист по имени Мартин Скорсезе.

Первых успехов в киноиндустрии Стоун достиг – ирония судьбы! – в качестве сценариста. «Оскар» за основанный на личном тюремном опыте сценарий к «Полуночному экспрессу» Алана Паркера привел Стоуна к его первым режиссерским работам. Началось все с пары сомнительных ужастиков с карликами («Конфискация») и Майклом Кейном («Рука»), однако затем последовали «Сальвадор» и, наконец, «Взвод» – фильм, в котором увиденная рядовым пехотинцем реальность вьетнамской войны была выплеснута в лицо американской публике, избегавшей смотреть правде в глаза. На два десятилетия он стал совестью Голливуда, разрабатывая тему Вьетнама в «Рожденном четвертого июля» и «Небе и земле»; исследуя жизнь и смерть президентов США в «Джоне Ф. Кеннеди», «Никсоне» и «Буше»; высмеивая СМИ в «Прирожденных убийцах». И все это время он публиковал воззвания, комментарии и донесения с фронтов американского инакомыслия.

Через сорок лет после того как Оливер Стоун опустил свои юношеские писания в их водяную могилу, он стал одним из самых восхитительных, раздражающих и провокационных кинорежиссеров в мире. Все это сегодня привело нас сюда. Солнечный денек в СантаМонике, номер отеля неподалеку от офиса продюсерской компании Ixtlan, которую Стоун основал во время съемок «Рожденного четвертого июля». За окном в бассейне плещутся детишки. Щеголеватый Стоун в темном костюме и белой рубашке с открытым воротом выглядит уставшим. Он опирается на подлокотник дивана и цепляется за подушку, словно за спасательный круг.

Формулируя ответы на вопросы, он смотрит куда-то вдаль; надо отметить, что в ответах этих он частенько проходится по политике Соединенных Штатов – независимо от того, каким был сам вопрос. Но когда он улыбается – время от времени это происходит, – становится заметна щель у него между зубами, и внезапно он начинает смахивать на эдакого Гуфи ростом за метр восемьдесят и весом под 90 килограмм. Как выясняется, Оливер Стоун умеет смеяться! В том числе и над собой.

Недавно в прессе была шумиха по поводу интервью Стоуна, в котором он заявил, что Адольф Гитлер был в той же мере американской, сколь и германской креатурой, и что его возвышение финансировали нью-йоркские банкиры, которых приводила в восторг его антикоммунистическая позиция. Мало того, он использовал термин «козел отпущения». Ну, а поскольку многие из этих банков принадлежали еврейскому капиталу, в сторону вентиляторов стремительно полетела целая эскадра какашек. Стоун быстро сообразил, чем дело пахнет, и – несомненно, с целью унять бушующие страсти – заявил, что он не согласен также и с официальной позицией по поводу Сталина.

«Мне нравится обмен мнениями, – пожимает он плечами в ответ на вопрос о постоянных болезненных столкновениях с “четвертой властью”. – Но когда вы даете пресс-коференцию, и на нее собирается много людей, среди них обязательно будут те, кто постарается подловить вас, – чтобы было о чем писать. Я говорил о многих вещах, так что если кому-то надо вырвать фразу из контекста, сделать это нетрудно. Из-за моих предыдущих комментариев я просто находка для прессы».

Однако Стоуна явно раздражает тот факт, что некоторые по-прежнему воспринимают его как некоего дрессированного тюленя, дующего в политические дудки, и он продолжает: «Но, знаете ли, я в первую очередь кинорежиссер и драматург, а не профессиональный провокатор или что-то там еще. В кино все сводится к одномуединственному вопросу: “Что же будет дальше?” Это первичная ДНК жанра, здесь Хичкок прав. Без этого в кино вам ничего не сойдет с рук». Поводом же для скандальных комментариев послужил последний телесериал Стоуна «Тайная история Америки», в котором на протяжении десяти часов по-новому рассматривается недавнее прошлое США. Это типичный провокационный проект, цель которого – заставить задуматься над избитыми истинами, предубеждениями и предрассудками в новейшей истории страны. Он вряд ли привел в восторг ребят с Fox News.

«Честное слово, это самый амбициозный проект в моей жизни, даже в большей степени, чем “Джон Ф. Кеннеди” или “Александр”, – говорит Стоун. – Я хочу рассказать о времени с 1900 по 2010 годы, показать, как мы стали Американской империей. Мы ведь и есть Американская империя, хотя и отрицаем это. Я хочу показать, как мы милитаризировались и как в конечном счете превратились в государство, помешанное на национальной безопасности».

Ни один другой американский режиссер не избирал так настойчиво темой своего творчества родную страну. С чем правые никак не могут смириться, так это с тем, что Стоун при этом любит Америку. Ведь так возмущаться можно только по поводу чего-то, что тебе действительно небезразлично. Оливер Стоун – патриот, вот в чем дело.

«Казалось бы, любого, кто работает в сфере искусств, должно беспокоить то, что происходит с этой страной, – говорит он. – Но некоторые говорят: “Да мне насрать, я занимаюсь своим делом”. Что ж, ладно. Не всем обязательно надо волноваться по этому поводу. Но лично я – волнуюсь».

Поэтому неудивительно, что самый громкий провал ожидал Стоуна, когда он отошел от темы, которую разрабатывал на протяжении всей своей профессиональной карьеры, и занялся другим, менее надежным, но более амбициозным проектом.

«Ох, мое сердце было разбито, – говорит он о трепке, которую критики задали “Александру” в 2004 году. – Это ведь было дело моей жизни, независимый фильм, я его на своих плечах вытащил. Мы снимали в условиях жестко лимитированного бюджета, ни при каких обстоятельствах нельзя было выходить за его рамки. И мы сняли фильм на трех континентах за три месяца – а это, замечу, немалое достижение в плане логистики. Катастрофа могла разразиться еще тогда, но по графику фильм должен был выйти только через 4-5 месяцев. Очень трудно было на это согласиться, но я заставил себя капитулировать и пошел на эту задержку. Я убедил себя, что так будет лучше. И после всего этого фильм так плохо приняли».

Плохо – это еще мягко сказано. За некоторыми исключениями – в числе которых был EMPIRE – критики приветствовали «Александра» презрительным улюлюканьем. Создавалось впечатление, что они годами только и ждали повода. Решение вернуться на Уоллстрит пришло к нему в разгар финансового кризиса. Стоуну прислали сценарий возможного сиквела к его истории о корысти и коррупции в кипучем мире слияний и поглощений, действие которой происходило в 80-е годы. Нельзя сказать, чтобы он немедленно загорелся этой идеей, – сиквелами он вообще никогда не занимался.

«На самом деле, это окончание книги. Я бы никогда не стал снимать сиквел, – утверждает Стоун. – Я смотрю на это скорее как на цикл, что-то вроде моих фильмов о Вьетнаме. Сиквелы снимают сразу, пока хит еще горяченький, чтобы денег срубить побольше. А тут уже выросло целое поколение, которое о первом фильме и понятия не имеет».

В контексте недавних бурных событий «Уолл-стрит» образца 1987 года смотрится весьма старомодно. Вездесущие подтяжки, сотовые телефоны размером с кирпич, прически, кажущиеся скорее достижениями архитектуры, чем парикмахерского искусства, – все это самым восхитительным образом устарело. Как и некоторые аспекты финансовой жизни.

«Я говорю о бабках. Когда ты достаточно богат, чтобы иметь собственный самолет. Достаточно богат, чтобы не терять времени, – мурлычет в фильме Гекко молодому и наивному Баду Фоксу (Чарли Шин, хватит смеяться), расписывая, какие деньги тот может заработать, делая карьеру на Уолл-стрит. – Пятьдесят миллионов, сто миллионов долларов, дружок. Или ты в игре, или ты никто».

Через 20 лет, в 2007 году, Ллойд Бланкфайн, генеральный директор инвестиционного банка «Голдман Сакс» (учреждения, которое, помнится, журналист Rolling Stone Мэтт Таибби назвал «гигантским спрутомвампиром, обернувшимся вокруг лица человечества и безжалостно высасывающим своим кровавым клювом-воронкой все, что пахнет деньгами»), принес домой с работы 68 миллионов долларов просто в качестве премии по итогам года.

«Да, Уолл-стрит не стоял на месте, миллион стал миллиардом, – говорит Стоун. – А потом случился сердечный приступ. Нам сделали тройное коронарное шунтирование и еле-еле вытащили с того света. Но так ли хорошо, что мы переживем следующий приступ? Не знаю. Возможно, будет лучше, если не переживем. Потому что Американская империя – плохая вещь».

В сценарии Аллана Лоба, который немного подработал сам Стоун, Шайя ЛаБаф играет Джейкоба Мура, молодого трейдера, влюбившегося в дочь Гекко (Кэри Маллиган), которая не поддерживает никаких отношений с отцом. В это же самое время его кидает могущественный соперник Бреттон Джеймс (Джош Бролин). Гекко, который вроде бы исправился, предлагает свою помощь, если взамен Джейкоб посодействует ему в налаживании отношений с дочерью. Итак, по сути мы здесь имеем лав-стори, вечный стоуновский конфликт между родителями и детьми, а также вставшего на путь истинный злодея, который, вполне вероятно, окажется не таким уж белым и пушистым. То есть это фильм о человеческой жизни, а не кампания по запугиванию. Майклу Муру на заметку.

«Случилось так, что я люблю людей. Мне интересны судьбы, скажем, Чарли Шина, Шайи ЛаБафа или, например, вышедшего из тюрьмы Гекко, – говорит Стоун. – Это не документальный фильм о капитализме. Это фильм о людях! Таких же людях, как те двое ребят в яме под развалинами Всемирного торгового центра или как Джордж Буш-младший в другом моем фильме. Понимаете, я его терпеть не мог как личность, но в то же время в нем было нечто завораживающее – ведь ухитрился он быть избранным в президенты. Так что на самом деле я драматург, точнее меня не опишешь. В первую очередь меня интересуют люди, а уже от этого я иногда перехожу к социальным проблемам».

Стоун предпочитает заниматься монтажом в одиночку. Актеры давным-давно отбыли к местам следующих съемок, и Стоун остается наедине с километрами пленки и своими старыми-престарыми демонами.

«Почему-то монтаж для меня всегда очень мучительный процесс. Мне кажется, более мучительный, чем для других, – вздыхает он. – На съемочной площадке чувствуешь себя как на вечеринке, а тут… сидишь в комнате с тремя монтажерами, и перед тобой на экране… полный провал. Я иногда думаю: “Да какого же черта я вообразил, что такая многословная сцена сработает? И как после стольких, бл..ь, лет работы в кино я умудрился не сообразить, что она должна идти две минуты, а не три с половиной»? Меня иногда просто поражает собственная тупость. Но это все потому, что я люблю свой материал и хочу впихнуть его побольше. В этом как раз и смысл съемок: тут надо объять необъятное, захапать все, до чего руки дотянутся. А при монтаже надо вырезать лишнее. Все равно, что наесться до отвала, а потом сразу сесть на строгую диету. Поэтому я ненавижу монтаж. Это очень тяжело».

«Но сам фильм мне очень нравится, – продолжает он. – Возможно, я немного нервничаю, потому что его очень трудно скомпоновать. Трудно найти тонкую грань между сложными финансовыми диалогами и развлекательным фильмом, который хотят увидеть люди, когда следишь за развитием персонажей и хочешь узнать, что же будет дальше. Лента идет два с половиной часа, и это время должно пролетать незаметно, тебе должно быть интересно. Это была одна из главных проблем и в первом фильме, а второй в данном отношении еще сложнее».

Его следующим фильмом почти наверняка станет “Jawbreaker”, экранизация книги агента ЦРУ Гэри Бертсена о тайных операциях в Афганистане. Имеются также соблазнительные намеки на то, что канувшие в Ист-Ривер мемуары Стоуна, которые с тех пор были изданы в несколько ином виде, могут однажды появиться на пленке.

«Есть очень личный проект, которым я бы с удовольствием занялся, но я не хочу, чтобы он стал очередным фильмом из разряда “он наконец сделал то, что так давно хотел, только это никому не интересно”. Хуже этого не придумаешь. А ведь таких фильмов полным-полно, правда? Они появляются и исчезают, получают свои номинации на “Оскаров” и прочую чушь, но никто их не смотрит. А я хочу снимать фильмы, которые людям захочется посмотреть».

«В конце концов, – говорит он со своей редкой улыбкой, – я ведь все-таки шоумен».