Почему «Омен» напугал всех 47 лет назад и продолжает пугать до сих пор?

Религиозное паломничество хоррора

В 70-е годы ужасы слились воедино с религиозным пафосом — жанр стремительно менял ориентиры и намекал: эпоха безраздельного царствования маньяков заканчивалась. Теперь на целлулоидной пленке разворачивается настоящий христианский резистанс силам тьмы. По большему счету все началось с «Ребенка Розмари» Романа Полански — мистического хоррора, который подрывал буржуазный комфорт тайными сектами и дьявольскими знамениями. Еще дальше зашел Уильям Фридкин с «Изгоняющим дьявола»: религиозный хоррор, выстраивая новую образность жанра, вместо поножовщины освобождал место для ритуалов экзорцизма. 

«Омен» Ричарда Доннера — такой же симптоматичный продукт эпохи: пока британо-американский мейнстрим ломался под натиском фикшна, лент и телешоу об апокалиптических пророчествах и предзнаменованиях, Дэвид Зельцер двигался от первоначальной идеи к сценарной реализации проекта о рождении и приходе Антихриста. В эпоху, когда тело девочки мог захватить дьявол и заставить ее голову крутиться, было возможно представить все, тем более что приличный мальчик Дэмиен, приемный сын богатых американских дипломатов, окажется Антихристом. 

Хорроры все чаще двигались в связке с библейскими текстами: что кино, что религиозные настроения, муссированные медиаистерией, аккурат соответствовали композиции апокалиптических текстов Иоанна Богослова. В Америке тем временем в 70-х происходит новый рост протестантского фундаментализма, который усилил пафос и ожидание конца времен. «Омен» лишь формализовал настроения времени – взросление милого мальчика становилось шагом на пути к концу света. 

Харви Стивенс в роли Дэмиена на кадре из фильма «Омен»

Дети — цветы зла 

«Душа исцеляется вместе с детьми», — писал Федор Достоевский. Истина, которую возвещает «Омен», настаивает на обратном. Фильм Ричарда Доннера открывает пространство мыслей и образов, которых культура долгое время сторонилась: в детях видели символ и надежду, свет и будущее, едва задумываясь об изнаночной стороне незрелой иррациональности. Зигмунд Фрейд считал, что дети не признают условностей и норм, поэтому их нельзя назвать невинными и чистыми — чтобы стать таковыми, нужно усвоить нормы и повзрослеть. «Омен» во многом репрезентирует этот запретный и опасный образ — ребенка как сущности, дистиллированной от христианского добра. 

Харви Стивенс на съемках фильма «Омен»

Харви Стивенсу было всего шесть лет, когда он стал звездой. Играя ребенка-дьявола, мальчик даже и не подозревал, что участвует в съемках зловещего хоррора. Почти не говорить, ловя на себе взгляд камеры, — в этом и заключалась актерская задача Стивенса, самого будоражащего ребенка американского кино.

Взросление Дэмиена вкупе с загадочными обстоятельствами становится головной болью для героя Грегори Пека. Дипломат Роберт Торн выстраивает бастион защиты из науки и разума, чтобы объять необъяснимое, но пасует в схватке со злом. «Омену» присущ тот же самый апокалиптический пессимизм, что наводнил мистические хорроры 70-х: с силами зла можно выйти на поле битвы, но победить — едва ли. Любопытная по меньшей мере получается линия столкновения: политик, человек из высших эшелонов, вынужденный носить добродетельную маску перед народом, в один момент уступает дьявольской силе — власти, которая также активно пользуется лживыми масками. 

Ли Ремик в роли Катрины на кадре из фильма «Омен»

Мистика дьявольской режиссуры 

Для Ричарда Доннера «Омен» стал первым большим голливудским фильмом, стартом головокружительной и многоплановой карьеры, которая дала режиссеру возможность попробовать себя в разных жанровых регистрах: и в хорроре, и в приключенческом кино («Балбесы»), и в супергероике («Супермен 2»), и в боевике («Смертельное оружие»). «Омен» — пример сильной и боеспособной режиссуры: загородная картинка семейной идиллии плавно погружается в инфернальное марево. То, с каким азартом Доннер выстраивает мистические знамения, — отдельный пункт, достойный упоминания в учебниках по созданию саспенса: самоубийство няни Дэмиена разбивает зрительское спокойствие — с этого момента «Омен» будет только третировать и поражать. Многие наверняка не забудут сцену в зоопарке, когда бабуины атакуют машину с мальчиком и его мамой Кэтрин (Ли Ремик), — звериный момент Доннер монтирует, добиваясь замечательной синергии звуков и образов. Режиссер также уверенно чувствует себя как стилист — сцены на кладбище обретают выразительное ощущение кошмара: в кадре сумрачное небо, монументальные плиты и два героя, продирающиеся через готические сооружения. 

Ли Ремик в роли Катрины на кадре из фильма «Омен»

Ограниченный бюджет, как это часто и бывает, вынуждал искать более тонкого решения постановочных вопросов. Спокойный тон фильма резко сменялся нервными эскападами, домашняя тишина — тревожными партитурами Джерри Голдсмита (за них, между прочим, композитор получил свой единственный «Оскар»). Судьбоносные смерти героев — механизм с эффектом отложенного действия, заводятся фатумом в самый неудобный момент, сражая зрителя свирепостью и кровожадностью. При всей своей жанровой прыти «Омен» не тянул на звание второсортного ужастика, скорее напротив — фильм торжественным слогом размышлял о природе зла и его неочевидных истоках. Не последнюю роль занимали мелодраматические обертоны — отчаявшийся мужчина пытался обратить хаос в порядок, восполнить потери в трагических обстоятельствах, но достижение оного привело ровно к противоположному результату. 

Грегори Пэк в роли Роберта на кадре из фильма «Омен»

Голливуд на службе тьмы

Недаром часто говорят о спутанности реальности и искусства — взаимная стыковка чревата фатальными обстоятельствами. Так, например, режиссеры хоррора нередко открывают портал мистике и ужасам прямо в съемочных павильонах: история знает странные происшествия на производстве и «Изгоняющего дьявола», и «Ребенка Розмари», и «Полтергейста».

С осени 1975 года и съемочная группа «Омена» почувствовала недоброе влияние зла. Например, молния многократно попадала в самолеты, в которых летали члены съемочной группы: один раз это произошло с Грегори Пеком, в другой — с директором Марком Нойфельдом. С передвижениями истории не закончились: Пек должен был лететь в Израиль, но передумал — и не зря, потому что самолет разбился, не оставив в живых ни одного из пассажиров. Остальной перечень неприятностей вспоминать довольно нервно: был и террористический акт в отеле, в который заселился Доннер, и трагедия с дрессировщиком бабуинов, убитым тигром, ну и совсем уж мистическое — смерть Джона Ричардсона, мастера по спецэффектам, который придумал завораживающую сцену с отрубанием головы в автомобиле. Здесь даже и дополнять не требуется, какое мистическое совпадение произошло с жертвой аварии — прямо по заветам кадров «Омена». 

Трагический узел событий не только усилил мистический ореол фильма, но и стал программной частью нарратива — ужас не просто переживается на экране, он также оформляется обстоятельствами реального, поэтому «Омен» влиятелен как внутри кинематографических скобок, так и за ними. Трагедия добавляет ленте невероятную ценность и, к сожалению или к счастью, блестяще продается как громкий заголовок новости.

Грегори Пек в роли Роберта на кадре из фильма «Омен»