Интервью с Федором Бондарчуком

Федор Бондарчук, исполнитель главной роли в фильме «Два дня» (2011), о власти, мобильных телефонах, будущих поколениях и интеллигенции…

Это в моем внутреннем контракте прописано. Так проще. Когда предлагают роль, есть выбор: согласиться на нее или нет, довериться режиссеру или нет. Если актер пытается сам рулить, я этого не понимаю, и мне это мешает. Это мгновенно нарушает сговор, а без сговора нельзя. У тебя же была возможность отказаться – что ж ты теперь? Режиссер на съемочной площадке должен быть один. Я готов, если надо, поработать антикризисным менеджером – организовать, например, быстрое сворачивание во время стихийного бедствия, но вмешиваться в творческий процесс не стану. Правда, мне с режиссерами везет. Я работал с Сергеем Снежкиным, Валерой Тодоровским, Дуней Смирновой, Лешей Андриановым. Леше, дебютанту, я перед съемками «Шпиона» (2011) сказал: роль Октябрьского на восемьдесят процентов принадлежит тебе. Я бы хотел иметь возможность каждому режиссеру говорить про свою роль: она твоя. Мне комфортно с режиссерами, которые это понимают.

На съемках «Двух дней» все было несколько сложнее для вас: как актер вы подчинялись решениям режиссера Смирновой, а как продюсер – имели право подчинить ее своей воле. Одно другому не мешало?

Нисколько. В моем продюсерском диктате не было никакого смысла: мы же до начала съемок сговорились о том, что и как снимаем. У «Двух дней» была железобетонная драматургия, когда мне прислали сценарий – я его за две секунды проглотил. Так что переписывать что-то на ходу, озадачивая этим продюсера, у Дуни не было никакой необходимости, а актерские импровизации внутри сцены и в ее логике – почему нет? Это не может ни смутить, не помешать. В чем еще мог быть продюсерский дискомфорт? В том, что будет перерасход пленки в сценах со сложной композицией и большим количеством актеров и разговоров? Я обо всех этих возможностях был Дуней заранее предупрежден. Она жесткий режиссер, даже диктатор, и фантастический производственник. Вообще, с людьми из кинематографических семей, и тут хотите – верьте, хотите – нет, работать гораздо легче. Они знают правила, у них с рабочей атмосферой порядок. Конечно, влиять на форму и облик фильма продюсер может на монтаже. Здесь у нас с Дуней были разногласия, и я, не скрою, остался при своем мнении, я бы сделал некоторые сцены длиннее. Но длина отдельных сцен – это всего лишь штрихи в авторском высказывании Дуни. Зачем же я буду туда ради этих штрихов лезть? Если б я еще рассчитывал, что мои решения добавят в бокс-офис «Двух дней» несколько миллионов, тогда да. Но мы с партнерами, формируя экономику этого проекта, сразу посчитали кинотеатральный прокат в ноль.

Почему?

Такая уж аудитория в нашей стране. Это же не музыкальное развлекалово, не попкорновская жвачка. Десятилетним детям, которые в 2004 году начали ходить в кино, сейчас по семнадцать, но у них самих должны родиться и вырасти дети, чтобы сложилась полная аудитория из двух поколений, для которых ходить в кино – привычный способ проводить время.

Этого еще лет пятнадцать надо ждать.

Вот лет через пятнадцать я за «Два дня» был бы спокоен. А сейчас я за них волнуюсь.

На Одесском фестивале ваш фильм здорово принимали.

На «Кинотавре» тоже был успех, я даже хватал сидевшего рядом сына за коленку, чтобы убедиться, что не сплю, но одесский зал – это умножай сочинский на десять. Я таких залов не видел много-много-много-много-много-много-много лет.

Сколько теперь рассчитываете собрать?

Если соберем два миллиона долларов, я буду счастлив.

Может и больше получиться.

Может. Жоэль Шапрон сказал мне после показа в Сочи, что, если б на французском языке, буквально то же самое, один в один, те же машины-костюмы, только чтоб говорили по-французски, и ее звали Мари, а его – Пьер, и в бутылках не водка, а французское вино, – это был бы лидер национального проката во Франции.

Так и нужно было «Два дня» на французском снимать, вместо того чтобы закладывать в их экономику нулевой кинопрокат.

Вот вы шутите, а Сергей Сельянов, собираясь прошлой зимой выпускать мультфильм «Носферату. Ужас ночи» (2010), на полном серьезе думал убрать указание на русское производство и выводить его на наш рынок под маркой какой-нибудь «Муви-дрокен-факен-конслатинг-студиоз-интернешнл». Только чтоб русского духа там не было. Как раз тогда нелюбовь нашего зрителя к своему кино была особенно острой.

Сейчас притупилась?

Вот и проверим.

Значит, пока что актер Бондарчук в глазах Бондарчука-продюсера не является паровозом, про который заранее известно, что он способен подтянуть дополнительные вагоны со зрителями?

Нет у нас таких паровозов, у нас зрители идут в кино не на актеров.

Это не абсолютная истина. За абсолютную ее пытаются выдать продюсеры, чтобы актеры не слишком с гонорарами зарывались.

А приведите мне обратный пример. Если приведете – я изменю свое мнение.

Предположим, на «Статского советника» (2005) люди пошли не в последнюю очередь из-за Олега Меньшикова с Никитой Михалковым.

Хороший пример, согласен. Но это исключение. А где наша Джулия Робертс? Где Брэд Питт? Я имею в виду способность этих ребят гарантировать бокс-офис, а не их актерские таланты. Актеры-то у нас есть и талантливей. Данила Козловский покруче Брэда Питта будет. Но наша публика идет пока что не на актера, а на событие.

Тем не менее, многие продюсеры, формируя кастинг, ориентируются на так называемую медийность.

Я считаю подобную продюсерскую идеологию крайне опасной и для нашего кино резко негативной. Это игра в короткую, то есть сориентированная на короткий прокат – а длинного у нас нет. Я не знаю других случаев, кроме «Девятой роты», чтобы второй уикенд был плюс десять процентов. Не бывает такого. Наши продюсеры заранее знают, что на втором уикенде будет падение на восемьдесят процентов и пустые залы, смиряются с этим и строят финансовую модель проекта в расчете только на первый уикенд. Забивают в смету гонорар медийному лицу в главной роли, заранее намечают, какие СМИ привлечь и в какие точки с их помощью ударить, чтобы затащить публику на первый уикенд, а дальше гори все огнем.

Раз уж мы заговорили об идеологии – давайте обсудим эту сторону «Двух дней». Роман замминистра и провинциальной музейщицы – событие для многих настолько фантастическое, что авторы «Двух дней» сразу попали под подозрение в политическом заказе.

Мы предвидели все эти претензии. Помню, как Юля Баталова, наш замечательный монтажер, выкладывала сцены со словами: «Прямо слышу сейчас негодующие возгласы о сурковском заказе!» Но, знаете, я успокоился, когда лично услышал после показа в Одессе: «Какие вы молодцы, не побоялись выставить власть в отвратительном свете, поздравляю!» Выходит, есть и такое мнение.

Такое мнение есть, но я могу понять и тех, чьи голоса слышались монтажеру Юле. Почему автору было не сделать Дроздова не заместителем министра, а по модели «Красотки» /Pretty Woman/ (1990) – на которую она, кстати, ссылается в интервью – крупным бизнесменом, не причастным к власти совсем уж напрямую?

Просто бизнесменом? Острота бы пропала. Тут ведь поставлен известный русский вопрос: возможен ли диалог между нашей интеллигенцией и властью? Об этом фильм, а не о тонкой душевной организации федерального чиновника.

Думаете, возможен такой диалог?

Я думаю, да. Но я исключение, ведь у нас принято считать, что, вступая с властью в диалог, ты лишаешься права на гордое звание русского интеллигента. Что это пошло – сотрудничать с властью. Вот вам типичный диалог: «Сходи на этот спектакль, посмотри на этого артиста…» – «Я не пойду на этого артиста смотреть!» – «Сходи, он гениально играет Ричарда». – «Не пойду! Он вчера в »Известиях« написал такое!..» – «Он гениально играет, а человек он сильно пьющий, и надо ловить момент…» – Не пойду! Он вчера в «Известиях»….« – »Но ты лишишь себя удовольствия…« – »Нет, нет и нет! Это принципиальная позиция!" Так ведет себя девяносто процентов. Ну, или мне так кажется. В то же время почти все разговоры нового Киносоюза, который вменяет Михалкову в вину узурпацию власти и обслуживание власти, – о том, как найти путь к государственным деньгам. А как ты их получишь, не общаясь, не вступая в диалог?

Киносоюз, наверное, имеет в виду создание неких справедливых, с его точки зрения, механизмов доступа к государственным деньгам.

Если б у нас был рынок, я бы с удовольствием не общался с властью. С удовольствием. Это не всегда приятные люди, далеко не всегда. Это отдельные персонажи, очень специальные. А как в России ты будешь заниматься кино без них? Кто поможет?

Вы согласны, что власть развращает, а абсолютная – развращает абсолютно?

Да. Редкие люди умеют это избежать. Власть – дикое искушение, и надо быть очень сильным человеком, чтобы ему не поддаться. Это не в твоих силах, это зараза, она тебя завлекает, пожирает и разрушает. Тихо-тихо, шаг за шагом, незаметно для тебя. А ты уверяешь своих близких, что нет-нет-нет, я прежний… Но ты давно уже не прежний – ты другой. Только большущего масштаба личности справляются с этим. А самая страшная власть – на мелких местах.

Да? Возможно. Кстати, некоторые считают вашего Дроздова расчетливым подлецом: мол, он все заранее просчитал, сплел интригу и подставил губернатора, чтоб сесть в его кресло. Согласны?

Не удивлюсь. Только эта конструкция не отменяет одного: он действительно за эти два дня полюбил эту Марью Ильиничну. А так-то конечно, он правильные слова произносит про совесть и про воровство, но про рост свой карьерный не забывает.

А когда Дроздов на музейной пьянке утверждает, что в бесконечных командировках заработал себе язву,- это он красуется?

Сто процентов заработал. Я видел таких. Мало, но видел.

Пока мы с вами, Федор, разговаривали, ваш телефон звонил раз десять, кажется. Это всегда так?

Это он еще мало. Обычно больше.

А не возникает иногда желание в окно его вышвырнуть?

Туда уже многие телефоны полетели. Нынешние два пока живут. Один мне жалко, он хороший и не звонил ни разу при вас. А второй, который звонил, скоро дождется